Чуда прикосновения к незнакомой душе.
Проходя практику в школе после 8 класса, попала в школьную библиотеку, к старой еврейке, которая меня почему-то выделяла и любила, она была парторгом школы, причем вызывала уважение: было в ней что-то старо-интеллигентское, мудро-правильное, жизненно-честное и справедливое.
У неё мы научились переплетать старые книги в черный и кирпично-коричневый коленкор с морщинистым рисунком, тщательно, на времена. Клей, который она варила сама, страшно вонял, мы наносили его на корешки оголенных книг "кисточками", скрученными из тетрадного листа с нарезанными "хвостиками". К жуткому запаху мы быстро принюхивались, заново его ощущая лишь после недолговременной отлучки на завтраки с невкусными котлетами из хлеба или в туалет. По возвращении мерзкий запах бил в нос, не доводя до нокаута, но ощутимо.
Окунание в новый мир других людей было полное, окружающий тебя постепенно исчезал, и лишь сильные звуки - телефон звонил ли, звали ли тебя к столу - выводил из оцепенения и нахождения тебя в другом месте и времени. Чтение поглощало тебя полностью, вводя в своеобразный транс.
С годами погружение стало менее глубоким. Что читано не так давно, помнится куда хуже прочитнных в детстве книг. До сих пор помню нетерпеливую радость, когда во время очередной болезни, а болела я часто, мама приносила мне из библиотеки следующую книгу из серии "Семь подземных королей". Книг дом было очень много, но большей частью собрания сочинений. Из детских - Библиотека пионера, рыжая с красными правильными пионерами на корешке, которую у мамы выпрашивал за любые деньги один знакомый, но она осталась непреклонной, храня для внуков, но мой сын её успешно проигнорировал. И Лев Кассиль с Гайдаром. Больше не помню. Ибо Скоттом и Купером никогда не интересовалась. Читал ли их кто-то у нас дома?
Пожалуй, только в период чтения книг сыну испытывала нечто подобное. Особенно, когда мы переехали в Южное Бутово: ему было неполные 7 лет, он уже читал сам, но нам нравилось длинными зимними вечерами, не потревоженными телефонными разговорами за отсутствием этого самого телефона, усесться в разложенной постели на нашем диване, опершись спинами на небольшой коврик, подаренный мне отцовской матерью в Женькином возрасте, и при свете уютного бра, скрывающего темные углы комнаты в таинственное "далеко", читать новые книги, которые в моем детстве не выпускались, например, Грэмовский "Ветер в ивах". Я окуналась в атмосферу своего детства, и нам было уютно и хорошо вдвоем.
Женькины книги детства - новые, холеные, только что изданные, на хорошей большей частью бумаге. В библиотеку он почти не обращался. Школьная программа была обеспечена бабушкой, моей мамой, новая фантазийная литература покупалась мной вопреки маминому недовольству, что я много денег трачу на игрушки, книги, пластинки со сказками и диафильмы. Но я тупо продолжала гнуть свою линию, потому что понимала: даже если у нас когда-то станет хорошо с деньгами, ни книги, ни сказки, ни игрушки ему уж будут не нужны. Надо было формировать его внутренний мир, а стало быть, его будущее.
А по выходным муж с сыном вместе мастерили крепости или машинки из многочисленных лего-кубиков, претворяя свои конструкторские фантазии в жизнь, сидя на ковре в маленькой детской, а я садилась рядом на стул или забиралась с ногами на высокую Женькину кровать (муж смастерил её сам, распилив пополам старый мамин шифоньер, отданный нам в качестве приданого, и соорудив под этой кроватью местечко для моего детского стола, поставленного на колесики, и подобие полушкафа, куда мы убирали многочисленные игрушки и настольные игры - все Женькино детство мы всей семьей или вдвоем играли в большое количество фантазийных и финансовых игр; кровать эта, совмещенная с убранным под неё столом, экономила место, позволяя сыну разворачивать в небольшой комнате, где было только книжных три шкафа, огромные батальные сцены с лего-крепостями и большим количеством пластмассовых уродцев-мутантов, которые я не без содрогания покупала ему в разных местах, и даже сама помнила, что человек-утка у него есть, а вот такого чудища ещё нет) и читала им вслух, почему-то больше всего запомнился Крылов с баснями, наверно, потому, что находила похожее на мужа:)
А сейчас зрение испортилось. Читаю мало, медленно и без прежнего удовольствия и погружения: мысли не высвобождаются, создавая туманный, вязкий фон чтению. Данного Таней мне в читку Пелевина никак не осилю, каждый раз при встрече испытывая муки совести, что опять книгу не вернула.
Грустно.
