Пьеса белорусского драматурга Павла Пряжко называется провокационно "Пушечное мясо". Ожидается, что речь пойдет о чем-то политическом, военном, грубом, мужском, грязном.
Черная сцена оформлена белыми декорациями: на полу пушистый мягкий ковер, кровать, стол, стулья, рамка для картины или фотографии тоже белые и пушистые. На сцене - три девушки в белом (Эва Мильграм в спортивном костюме, Ясмина Омерович в деловом брючном костюме, Мария Лапшина в летнем платье) и двое юношей в брутальном черном с подведенными черным карандашом глазами. Эва/Алина и Маша/Оля демонстративно без макияжа и яркого маникюра, Ясмина/Марина с красной помадой на губах.
Погружаемся в действие. Марина, хозяйка арт-галереи оценивает работы Алины с целью отобрать их для выставки. Театральная условность позволяет никаких работ зрителю не демонстрировать: актрисы переворачивают руками воздух. Работы Алины почему-то приводят Марину в состояние нестояния - она падает в обморок.
О войне нет и речи. В белых и пушистых декорациях актрисы ходят как роботы, говорят голосами бесстрастными, движения замедленные, будто происходит все не в реальности, а в каком-то артхаусном фильме. Размеренное действие, меланхоличное существование всех героев, методичное перемещение из одного луча света в другой (свет Максима Кашурина - это что-то новенькое и необычное для меня на Новой сцене, слом представлений о театральном свете), проговаривание повествовательного текста как бы со стороны, отстраненно от сиюминутного, производят впечатление аутичности происходящего. Как будто люди живут в параллельных реальностях, не касаясь друг друга, наблюдая друг за другом без чувств, погружены в себя.
Марина проговаривает, что Алина троллит людей в сети.
Алина рассказывает Марине, про что её фотокартины.
Оля умеет вызывать движение воздуха: после её колдовских взмахов руками и вздоха поднимается ветер.
Возникает ощущение, что ты находишься внутри чьих-то медитаций, которые не пересекаются никак.
Двое ребят - Никита Ковтунов и Кирилл Одоевский - создают фон. Никита (Отец) рассказывает свою часть истории, Кирилл - свою. Никита смотрит выразительно в зал, подведенные черным глаза гипнотизируют, удлиненное лицо с острым подбородком притягивает взгляд. Кирилл медленно проговаривает свой текст вкрадчивым баритоном, бархатным, завораживающим. Растрепанный длинноволосый подросток из недавнего спектакля "Школа для дураков" превратился в стильно подстриженного молодого мужчину с зализанными волосами, который колдует голосом, внушая зрителю медленное погружение в другую реальность.
Тебя убаюкивают. Никаких страстей. Шума. Противоборства. Артисты как будто в тумане, густом, как вата, в котором вязнет и тормозит любая страсть, агрессия, воинственность.
Даже пластический эпизод сделан как в замедленной съемке (пластика - Анна Абалихина), красивый, ребята даже берут на руки девушек, но бесстрастно, будто не люди, а антропоморфные создания соприкасаются друг с другом, демонстрируют некий вводящий в транс графический рисунок.
Действий практически нет. Есть рассказы про эти действия. Как будто все уже происходило в прошлом, а герои лишь констатируют факт, вспоминают.
Язык пьесы неожиданно чист от ненормативной лексики. Однажды я присутствовала на читке пьесы Пряжко на Любимовке, мата было столько, что необходимость в смысле исчезла, мат скрыл под собой все остальное, у меня сработала защитная реакция.
Пьеса "Пушечное мясо" написана чистым, красивым литературным языком. Почему-то я вспомнила рассказы Шукшина. В тексте есть поэзия, неспешный полет бабочки, дуновение ветра, медитация одиночества. Режиссеру и актерам удалось создать нечто тихое, спокойное, мирное, бесстрастное, бесконфликтное, несмотря на проговоренное, рассказанное про страх, агрессию, тролление, непонимание.
Можно так?
Может быть и такое пушечное мясо?
Это такой антивоенный, антиагрессивный манифест?
Спектакль короткий, идет всего 1 час 15 минут. Зал маленький. Артисты на расстоянии вытянутой руки. Артисты талантливые, разные, интересные. Была уверена, что Эва и Маша будут петь: зная, какие у них голоса, кажется неправильным не использовать их дуэт в спектакле. Но нет, ничего такого.
Ясмина Омерович играет жесткую, отстраненную от других героиню. Для меня в этой роли Ясмина открылась какой-то внутренней мощью. Каждая из девочек продемонстрировала умение филигранно переходить через границу эмоций. А что сделала Маша Лапшина в финале, невозможно передать словами. Тончайшее кружево интонаций.
Жаль, что нельзя было фотографировать. Пластика и постановка света способствовали отличным кадрам. Кинематографичный и фотогеничный спектакль получился.
На память о премьере - видео с поклонов.
Да, и ещё себе на память оставлю деталь.
Перед спектаклем за моей спиной разговаривали три женщины.
- На этой сцене шли наши спектакли "Пролетный гусь" и "Белое на черном".
Улыбаюсь - любимые мои спектакли Новой сцены. "Пролетный гусь" смотрен мною раз 15, "Белое на черном" я с трудом и болью еле досмотрела в первый раз, но потом нашла мужество и смотрела ещё раза три. Удивительные по хрупкости и глубине проникновения в душу спектакли любимого режиссера Марины Брусникиной. Слушаю чей-то разговор и улыбаюсь ностальгически. Но не оборачиваюсь посмотреть, кто беседует. Понимаю только, что "свои", родные, раз вспоминают именно эти спектакли. Совпали.
На поклонах девушка дарит розы создателям спектакля и протягивает одну из роз кому-то за моей спиной. Поворачиваю камеру заснять исторический момент, видимо, кто-то из причастных к созданию спектакля.
Рядом с ней сидит ... Марина Брусникина. Не в первый раз вижу её на спектаклях брусникинцев.
Это какие-то человеческие, теплые и важные моменты, свидетелем которых я оказываюсь. Хочется это зафиксировать и для вас. Мне видится это важным.
UPD. Чтобы не быть голословной, нашла на ютуб ролик, где Маша и Эва исполняют песню Сольвейг.
