Наконец-то от тебя письмо пришло, пока дождался его, места не находил. Пришли с занятий, ребята из-под подушек конвертики достают, а у меня - пусто. Обидно было, словно ребенку маленькому. А потом Вовочка приходит, я его спрашиваю, было что или нет - "Нет", говорит. Походил-походил, потом достает и вручает торжественно. Чуть не треснул его, честное слово. Надо же так, а?
Но ничего. Теперь вот сижу и пишу. В наряде сегодня. В клубе. Между прочим, очень хороший наряд - считай, целые сутки свободного времени. И письмо можно написать. Вот уже Коле (брату) и маме написал.
Кольке решил писать каждую неделю, хотя бы на одно письмо ответит. А в этом письме дал знать, что обижаюсь на него здорово, и что нельзя так, как он - молчать.
Мне кажется, что он потихоньку забывает меня, хотя при встрече вряд ли это будет заметно. Его можно понять - у него ведь работы море, и дом, и жена, и сын, к тому же работа учителя забирает много времени, но все-таки с ноября то можно было написать. Даже с Новым годом не поздравил. И не могу понять, почему он не пишет - то ли обижается на что-то (но на что?), то ли писем не получает, то ли времени нету, вернее, не может его найти.
Если я не писал ему от отпуска, было бы немного лучше. Т.е. не совсем. Встретились бы, шутя пообижались бы друг на друга за то, что не писали, и всё. Но это было бы самообманом, а обманывать себя, зная это, очень плохо. Перед собой и твоим, ну в данном случае, братом.
Может, так оно и будет, а может, .. Вряд ли, наверное. Я этого не захочу.
Ну вот.
Обидно очень - все-таки он был моим любимым братом, и иногда, хотя он и старше всего на три года, заменял мне отца. Он рано повзрослел, можно сказать, даже очень. После 8-го класса он уже думал, как 20-25 летний мужчина. Не во всем, конечно. Но во многом. И матери очень помогал.
А мне ребята завидуют. Не к каждому девушка любимая приезжает. И когда в увольнение в субботу не отпускали, здорово переживали. Особенно Мишка Л-ков (*мой тогдашний однофамилец - А.) и Сыр.
Вот ты тоже когда-то Рожулькой будешь (*моя однокурсница Рожкова должна была родить в это время, я делиласьс Сашей, мы знали друзей друг друга - А.), и все будут переживать.
Ты представляешь, как мы будем ждать нашего ребеночка?
Любимая моя, роди мне сына-богатыря и дочь-красавицу.
Я буду любить тебя во сто раз сильнее, чем сейчас.
Родная моя, я хочу знать - почему ты, фея, полюбила меня? Ведь ничего особенного, по крайней мере, за собой не замечал, множество недостатков, и до тебя был совсем ещё мальчишкой - полумужчиной, не умеющим почти ничего? Ты, со своим огромным знанием людей, жизни, её законов, полюбила меня, живущего словно на ледяном поле - сначала, по всему, не задумываясь, не углубляясь, в "почему", не думая, а просто проносясь над тем, что была подо льдом - над жизнью.
Хочу знать это с тех пор, как узнал, что ты любишь меня.
Ты вылепила меня, сделала таким, какой я сейчас есть. Нет-нет, не говори, что я и сам делался, ты разбудила меня, вдохнула в меня другую жизнь, готовила к ней, иногда сознательно, иногда неосознанно, и я учился, рос, креп, разрастался, и было очень трудно сначала разбираться со всем, думал, не смогу, не выдержу, мучился, ломался, шел наперекор своим ранним сомнениям, интересам, взглядам.
Почему ты полюбила меня? Не знаю.
В том, что это так, моя доля как мужчины не очень-то и большая. Когда любовь зарождалась в твоем сердце, я был совсем слепым, не видел, не верил, не умел. И не помогал.
Родная моя...
Нет, Оленька, то письмо все-таки было твоим. Ты пронесла его через свое сердце. И слова, пусть даже Ахматовой, все равно - твои, они просто выразили то, что ты хотела сказать.
Осуждаю ли тебя (* за поездку к Саше в Саратов. - А.)?
Даже сам не знаю, честное слово. Не знаю, как это назвать.
Стыдно перед тобой и матерью твоей, что из-за меня ты сказала ей и бабушке неправду. Осуждаю больше себя, чем тебя.
Вчера по городу бегал. Два раза к Волге и обратно. Звонил тебе, мать сказала, чтобы позвонил в 21.00. А мне тогда уже спать нужно. Времени ждать не было.
Гале (Лешкиной девушке - А.) в Ленинград звонил тоже. Леша попросил. Ему писем не было долго очень. Он здорово переживает. Поговорили с ней, посоветовал, чтобы она чаще писала Леше. Хорошая она девушка, только что-то детское в ней есть.
Они, наверно, как и мы, поженятся в следующем году. Галя училище заканчивает, а Лешка хочет, чтобы её в Саратов направили. А весной, в отпуск, к родным его в Минск вместе поедут.
А сегодня Лешке письмо пришло. Он так был рад!
У него ещё совсем детские взгляды на жизнь. И мне доказывает, что всё-таки лучший способ доказать своё - кулак. Это, он считает, по-мужски. Но согласен со мной, что можно ведь и словами очень хорошо всё объяснить, и что слово иногда гораздо тяжелее того же кулака.
Он боится, что когда приедет к Гале в Ленинград, у неё там будет какой-то парень. Ну, Галя, естественно, тут ни при чем, просто увязался за ней и не отцепится. И Лешка ему тогда даст...
А вчера он задал мне вопрос: "Как ты считаешь, вот когда мы к родным в Минск приедем, и они нам постелят вместе - как мне, согласиться или нет?" Объяснил ему, что тогда они могут плохо подумать о них, а отношение их к Гале будет совсем другое, да и вообще - рано им. "Это, - говорит - мой больной вопрос." И ещё - когда поедем поездом, покупать ли целое купе? Ведь Гале будет неудобно, если она в купе будет единственной женщиной.
Смешной он очень.
Оля, я тебя очень попрошу - пока он не совсем окреп, нужно начать с очень простых истин, а разобраться в них успеет всегда, когда станет посильнее и повзрослее. Сейчас он слишком уверен в своей правоте, хотя кое от чего начал отступать немного. Оттаивает.
А насчет Игоря - нет, не погорячился. Он ненавидит меня в душе за то, что всё-таки Лешка стал моим другом. Он считает себя выше Лешки, выше меня, и вообще - чуть ли не суперменом роты. Человеком с голубой кровью. И никогда не любит быть неправым, даже если это и в самом деле так.
И все-таки - для себя. Даже отношения со мной когда-то как с командиром он старался использовать. Сначала я не замечал этого, но и потом, когда заметил, прощал ему, считая это мелочью, одним из условий дружбы. Хорошее - да, было, даже много. Он понимал меня хорошо, но когда я заговаривал с ним о его недостатках, он никогда не признавал их, оправдывался, говорил: "А ведь у тебя тоже есть..."
Даже товарищами мы с ним вряд ли будем. Он злопамятен. Может, к курсу 4-му и оттает.
И он никогда не скажет правду в глаза. Так, окольными путями, пока поймешь, а он уже о совсем другом речь заводит.
<...>
Сына-богатыря и дочь-красавицу Саше родила другая женщина. Только любви у них так и не сложилось.