Встретить Саша меня не мог. Адреса училища я не знала. С дрожащим сердцем села в поезд, залезла на свою полку, всю ночь провела в полудреме от волнения, по поезду ходили какие-то люди с тюками, чужие, казавшиеся несимпатичными. Между тем Саша, судя по всему, телеграмму получил не сразу и долго не подозревал, что я приеду.
Родная моя, здравствуй!
Ты не обиделась на меня? Прости, если в чем-то я был вчера неправ и обидел тебя, но ты пойми мое состояние - такое письмо впервые пришло от тебя.
Мне показалось, что ты устала от чего-то, что ты уходишь, и изменить что-то поздно уже. И не сдержался. Прости.
Кажется, ты с улыбкой относишься к тому, что ты - необыкновенная. И не только для меня, но и для кого-нибудь из твоих друзей, относишь это на счет моей молодости, считая, что когда глаза у меня раскроются и я увижу, что всё это - лишь иллюзия, когда будет горько от этого чувства, тогда будет тяжело от этой реальности, я могу уйти. И ты усиленно открываешь, открываешь мне глаза на этот реальный мир, не веря, что они у меня и так открыты. А ты вот... закрываешь.
Ты была необыкновенный не только в поезде. Со временем я почувствовал это ещё больше, чем тогда.
А все - я даже не могу объяснить. Хотя они и разные, но есть в них что-то похожее во всем. Звучит странно, но тем не менее это так. Суждения, мышление, выводы, взгляды и прочее - есть что-то одинаковое, что и делает их такими, как все.
А у тебя - есть, конечно, и то, что у других, но есть и то, чего у них - нет. Когда понимал это не так ясно, как сейчас, мог объяснить, показать, привести, а теперь не могу, лишь чувствую.
Правда, ты последними письмами насильно загоняешь это чувство в самую глубину моей души. Так очень трудно будет сохранить его.
Это твоя цель - открыть мне глаза?
А я не верю. Не потому, что не могу поверить. Конечно же, могу, но не хочу, потому что это - неправильно. Ты сама это замечала в себе, но не верила.
Боже, дай мне сил заставить тебя поверить, увидеть!
Найду силы. Потому что люблю тебя.
Сбереги себя, любимая.
Ты - женщина, и с присущими вам чертами, потому что так захотела природа когда-то, в тебе - много общего с ними, но есть и то, чего в них нет, и это главное, присущее только тебе, понимаешь? Ты об этом знаешь, но... я даже не могу сказать, к чему относишь. Ты видишь то, чего другим просто не понять, они и я не думали никогда об этом, и ещё, и ещё, очень много. Жаль, что я не могу пока показать тебе тебя же, для этого словно детали какой-то не хватает. И главное, ты не стремишься помочь мне, самомму - трудно, а ты ещё и закрываешься своей обыкновенностью.
Это не идеализация.
"Да, я такая, как все - и что?" Да, ты такая, как все - ну и что? Но ведь есть, есть же в тебе то, чего нет у тех, кто как все.
Я не мог придумать это ниоткуда. Даже для самой наифантастической выдумки нужна почва, из ничего и ничего получится. Значит - было, и есть, есть, только прячешь, значит, знаешь, но не веришь, если же веришь - то как ты можешь?
Всё равно потом найду, где бы ты ни запрятала, как ни глубоко, далеко - разбужу. Вот увидишь, потому что люблю тебя.
Любимая моя, родная, хочу ещё сказать - ты не переубедишь меня. Потому что я прав.
Может, лучше не будем пока об этом, встретимся, поговорим? В письме мы иногда не так понимаем друг друга.
Я хочу, чтобы ты все-таки была в Саратове.
Тебе очень трудно будет жить после нашей свадьбы с матерью и бабушкой в одном доме, мне кажется.
Мне хочется, чтобы ты всегда понимала меня. Я хочу сказать, чтобы понимала то, что я хотел выразить, а ты видишь иногда это с другой стороны, и мучаешься. И чтобы верила. И себе, и мне.
Девочка моя, извини, но мне хочется назвать тебя смешной. Ты большая трусиха, и совсем не знаешь меня. Всё, чего ты добиваешься, невозможно, понимаешь? И ты все равно для меня - чудо, открытие меня для меня же. Я люблю тебя.
И будешь всегда необыкновением, удивлением, чудом, сказкой, феей.
Только когда ты грустишь, всё забивается в самые глубокие уголки.
Я постараюсь, чтобы ты не грустила.
Любимая...
Всё. Целую тебя нежно-нежно, родная моя, волшебница, не верящая себе.
24.01.
Оленька моя родная!
Я хочу, чтобы ты написала мне хорошее письмо. Ты так давно ничего не писала, и самое ласковое, что у тебя было - это "дорогой мой". Тебя словно заморозили. И ты стала не похожей на себя. Или, может, наконец, стала собой. Я не узнаю тебя, честное слово.
Этого не может быть, чтобы ты так изменилась, я не верю в это, потому что этого не может быть.
Мне так нужно быть сейчас рядом с тобой, помочь тебе, ты ведь даже не просишь совета, считая, что сможешь сама в себе разобраться. Да, это твое право, и как бы ни было обидно, ничего не могу сделать, кроме как написать тебе самому.
Без даты, что для Саши совсем не характерно.
Здравствуй, родная моя
Ты не обиделась на меня за такие письма? Прости меня, любимая, я тоже был в чем-то неправ. И с несдержанностью не могу быстро покончить. Извини.
Оля, вчера сказали ребята, что телеграмма с Москвы была и кажется, от тебя. Они имя назвали. После занятия пошел за ней на КПП, а её и след простыл. Все телеграммы отдали какому-то первокурснику, чтобы он разнес, я искал-искал его, но так и не нашел.
Ты что-то хотела сказать срочное? Что с тобой случилось, Оля? Или это и есть сюрприз, но только почему он не в пятницу?
Напиши мне обо всем, хорошо?
Не знаю, что творится сейчас внутри, не похоже ни на что, что было раньше. Какое-то предчувствие чего-то, томление в душе, ожидание и, вместе с этим, тревога. Никак не могу отойти ото всего. Весь день, как во сне. И телеграмма ещё...
Пусть тебе ничего не кажется, и то, что когда-нибудь ты будешь у меня не единственной - тоже. Слишком много я перенёс, чтобы потерять тебя - как сейчас, так и потом. Это равносильно смерти. Это и будет смертью - моральной, но она во много раз страшнее и мучительней физической. Когда-нибудь (только ты не проси меня раньше того, как я сам смогу все сказать тебе) я расскажу тебе одну историю, слишком тяжелую и неприятную, чтобы быстро забыть её. Она недавно закончилась. Остался только осадок на душе - черный.
Бр-р, аж самому плохо стало.
<...>
Обязательно поедем в Ригу, и в Ленинград, Бухару, Самарканд. Только мне кажется, что за месяц их хорошо не посмотришь и не узнаешь. Давай, знаешь, как решим? - Давай сначала в Ригу, а потом в Ленинград, хорошо? А потом ещё куда-нибудь, если успеем.
Неужели всё это будет?
Мне очень-очень плохо без тебя, родная моя. Будь ты рядом, многих ошибок бы не было. Последняя - я о ней говорил тебе. И очень страшная.
Только не спрашивай меня о ней, хорошо? Потом сам скажу, сейчас не могу.
Ну вот, сейчас за первоисточники сяду. Опять нужно целую кучу писать, а семинар - завтра.
27.01. Саша.
Кривым почерком:
P.S. Принесли телеграмму. Оля, что за письмо? Не помню что-то.
И ты приедешь? Любимая моя, родная, неужели это правда?
Видно, что Саша очень тяжело переживает какой-то свой проступок. Я не могла придумать, что ж такого он мог совершить, ведь он по сути очень чистый человек.
Послушно не спрашивала его ни о чем.
Он рассказал мне об этом только несколько месяцев спустя, когда, видимо, пережил все муки своей совести.
Честный человек:)
Мне очень повезло с ним. Очень. Сейчас только я понимаю, насколько мы были нужны друг другу именно тогда, в том возрасте, что это все-таки - судьба.