Её писем там нет - пока не видела. Зато много писем отца - "Здравствуй, Алчонок! 4 дня от тебя нет писем, я волнуюсь, неужели нельзя написать, пусть напишет мама или тётя", - почему-то письма от маминой тетушки к моему отцу. Мамина мама практически не умела писать. Хотя почерк её практически повторяет почерк её старшей сестры, которая писала эти письма.
Отец учился в военной академии в Москве, мама поехала рожать первенца, моего брата, в Сталинабад (Душанбе) к своей маме и тетушке, они жили вместе. Папа в письме рассказывает, как обрадовался, что у него теперь есть сын, как отмечал это событие ("один коньяк") с друзьями, спрашивает, как сын выглядит, какие у него волосы, "про характер рано еще спрашивать, крикливый ли, будет ли певцом, ты бы хоть сфотографировала его и выслала мне карточку"). По высланным мамой копиям документов сына зарегистрировал рожденным в Москве, так что мой брат - урожденный москвич.
Отец пишет маме, чтобы она взяла отрез военного сукна, отдала его в покраску и сшила себе пальто.
"Ты пишешь, что тебе нужно пальто. Тут дорогие и короткие, а ты возьми отрез, сходи к Генриетте Евгеньевне, она подскажет цвет и сошьет тебе недорого пальто средней длины, чтобы ты не мерзла, с накладными карманами, с поясом, только не надо пристрачивать его на спине". Почему не надо пришивать пояс на спине, почему это так важно?
Подробный отчет, на что он тратит деньги с суммой 14 р. 88 коп. за партийные взносы и 3.50 за ремонт обуви: "Чтобы ты не подумала, что я бездумно транжирю деньги".
Бабушка Ира пишет ему, что в Сталинабаде уже совсем тепло, что цех, где они с сестрой ради заработка делали искусственные цветы, закрывают, теперь они плетут сетки, у обеих на пальцах мозоли, которые полопались в кровь, и не мог бы он им в Москве купить нитяные перчатки по 4 рубля, т.к. в Сталинабаде перчатки только замшевые по 80 рублей.
А у нас долгие годы в доме хранился алюминиевый челночок для вязки сеток. Муж недавно увез его на дачу, сказал, что ему пригодится.
Какие-то милые грамматические ошибки, а я всегда считала, что бабушка Ира почти неграмотная тоже, ошибок же мало, на удивление, зато у отца журналиста, пусть и немного ошибок, но они, тоже на удивление, все же есть.
В коробке с удивлением обнаружила открытки, подписанные моей рукой нашим друзьям того времени.
На одной почерк такой корявый, строчки кривые, что трудно понять, что написано. И с ошибками.
А на второй нарисованы линеечки, чтобы строчки были ровные, буквы выведены уже старательно. В пожелании - "дожить до 200 лет" и "целуем и ещё 100 раз крепко целуем". Почему-то открытки остались дома. Мама постеснялась их отдать адресатам? Зачем сохранила?
Письма взрослых писались, судя по исчезающим местами чернилам, деревянной перьевой ручкой. Примета времени. Я читала эти письма, которых не видела никогда прежде, и чувствовала себя свидетелем той самой исчезнувшей уже жизни. Причем даже той, какая была до меня, когда меня ещё не было.
"Здравствуйте, Алчонок, мама и Ирина Петровна! Напишите, как вы решили назвать сына? Мой друг сетовал, почему не называют сыновей Иванами или Модестами. А я ему говорю: "Ласкательное - Модик? Некрасиво!" Ты пишешь, бабушки хотят назвать его Александром? Хорошее имя. Я не против Андрея или Сергея".
"Здравствуйте, Аллочка, мама, Ирина Петровна и Сашок! Спасибо тебе, Алчонок, за сына. Ты вырастишь из него хорошего человека, офицера"... Почему обязательно офицера? Хотя Сашка, действительно, отслужил офицером-двухгодичником на аэродроме под Тамбовом после окончания вуза, но пил там по-страшному и еде дождался увольнения на гражданку.
"Здравствуйте, Аллочка, мама, Ирина Петровна, Сашок и Оленька!"
Письма разбирать только начала. Похоже, надолго: над каждым письмом не только думается, но и много чувствуется. Слезы стоят выше уровня глаз.
Куда девать эти письма, нужны ли они кому-то, кроме меня. Брату отдавала его альбом с детскими фотографиями, он сначала отказался его брать: "Кому они нужны?" - Тебе, твои детям, это же твое детство, твоя жизнь". - "Ты уверена, что им это интересно?" Недавно все-таки забрал.
Ну, да, у детей другая жизнь, своя.
***
Сегодня юбилей Александры Пахмутовой. Показывают по тв, как они с мужем Николаем Добронравовым едут в поезде в Тамбов. На столике два стакана в подстаканниках, проводница принесла им пузатый белый чайник с кипятком. Муж наливает кипяток в свой стакан, ставит чайник на столик. Александра Пахмутова кладет пакетик черного чая в пустой стакан, берет чайник в руку и наливает себе сама, продолжая отвечать на вопрос корреспондента. Привычно.
Похоже, им удобно, что муж не ухаживает красиво за женой. Привычно.
Два больших талантливых человека живут вместе много лет. Без пафоса. Без претензий и обид.
Наверное, ссорились.
Продолжали писать песни. Великие песни. Сохранили друг друга.
Тамара Синявская рассказывает, что песню "Ты моя мелодия" они написали, наблюдая за началом отношений между Тамарой и Муслимом Магомаевым. Губы вздрагивают. В глазах - живые чувства из тех лет, любовь, и страсть. Идут кадры из "домашнего видео", где Муслим и Тамара бесконечно счастливы, столько любви в глазах.
"А потом они поссорились", - говорит Пахмутова.
"А потом мы поссорились", - говорит Синявская.
И снова написана песня, уже для Синявской. Песня мне не известна. Но у Синявской снова вздрагивают губы: "За этими словами так много можно прочитать". Там что-то про "ты мое вдохновение".
Синявская сказала, что Пахмутова и Добронравов были рупором их любви. Может, другое было слово, я ухватила только смысл: они чувствуют хорошо, где любовь настоящая. Присутствие.
Эти люди сумели сохранить друг друга на всю жизнь. Хотя у обеих пар нет детей. Нет обязательств друг перед другом. Они рядом только потому, что хотели быть друг с другом, по любви.
Мои родители не сумели сохранить... Несмотря на детей.
О чем они теперь говорят, если там снова встретились? Если говорят...
Зная, во что превратили мама с папой свою жизнь, да и нашу с братом тоже, хотелось плакать: начало обещало совсем другое.
Семейные узы превращают ли семью в узилище, место заточения, или нет?