предыдущие части
Дюша всё-таки развелся со своей женой, женился во второй раз, в этом браке у него родилась дочка. Он работает техническим директором европейского сектора одной очень известной международной компьютерной компании, часто ездит в командировки за границу, большая шишка, даже неудобно называть его Дюшей, но отчество так и не удосужилась спросить. Со старшим сыном они ездят отдыхать, Андрей ему здорово помогает, остается отцом в полной мере. С младшей дочкой, у которой явные способности к математике - в папу пошла - много занимается, но при этом размышляет, стоит ли ей развивать эти способности, не во вред ли женственности это пойдет. Бегает с ней на лыжах, та ещё и спортом успешно занимается, так что он как отец переживает, что она выберет - математику или спорт. Гордится ею: девочка в перстижном математическом колледже 6-я по успеваемости. Среднего сына он, судя по всему, так и не видел: зная, что Дюша по сути - отличный отец, думаю, что дается ему это крайне тяжело. Вот так Рита, пытаясь прибрать его к рукам, своими угрозами добилась противоположного, лишив сына возможности общаться с отцом.
Рита замуж так и не вышла. Работала, по рассказам общей подруги, на разных работах, порой совмещая. Набрав её данные в интернете, увидела, что она в который раз поменяла место жительства, что она ещё раз поменяла сыну имя, он теперь Максим Андреевич (она поменяла ему отчество с собствненого (деда) на отчество по родному отцу), что прописаны по этому адресу ещё двое мужчин с разными фамилиями, будто это какая-то коммуналка.
Зайдя на Одноклассниках на её страничку, увидела фотографию повзрослевшего сына: он был по-прежнему похож на Дюшу, только масть взял Ритину, темноволосый мальчик получился. И очень толстый, с большим животом и с угрюмым лицом. Сама она выглядит по-прежнему великолепно, ухоженная.
Так что предсказания астролога сбылись каким-то особым образом. По сути - да, он все правильно предсказал. По факту - остаются вопросы.
Лена, которая анонимно названивала Рите с поучениями, недавно умерла от алкоголизма, выпивала каждый день по бутылке водки.
А Женя...
В феврале прошлого года он написал, что они с женой решили все-таки развестись, надежды на совместное будущее больше не было. Сказал, что решение это обоюдное, но пока он на развод подавать не станет, потому что Света попала под сокращение на работе, в такой момент разводиться не этично, он должен поддержать её в трудный период и морально, и материально тоже. Вскоре он уехал в Австрию кататься на горных лыжах.
В октябре я традиционно позвонила ему поздравить с днем рождения. Голос у него был бодрый, слышался праздничный шум - он сидел в ресторане с друзьями. Через неделю и он позвонил поздравить меня с днем рождения, но моя мама была в таком ужасном состоянии, что мне было не празднований, да и не до разговоров, я не очень люблю грузить других своими проблемами.
На Новый год от него пришла коротенькая смс-ка "поздравляю, желаю счастья".
"Даже позвонить не может", - подумала обиженно я и отправила ему в ответ такое же короткое смс.
17 января, в воскресенье, мой муж вдруг пригласил меня в кино на "Шерлока". Поскольку такое случается крайне редко, то, конечно, согласилась, чтобы не отбивать ему и эту редкую охоту меня куда-то приглашать, хотя у меня начинала болеть голова. Голова у меня обычно тоже в порядке и не болит, так что я думала, что недомогание скоро должно пройти.
Однако в кино становилось всё хуже. Меня уже и мутило, так что к концу фильма я сидела, закрыв глаза и опустив бессильно голову на подголовник - хорошо, что сейчас такие удобные кресла в кинотеатрах. Муж предложил перекусить в кафе, но я хотела скорее домой, так плохо мне было. Уснула в семь вечера, промучилась всю ночь продолжавшейся головной болью, не смогла встать накормить завтраком ни мужа, ни сына - нонсенс. Такого со мной практически не бывает.
Лишь к полудню я смогла выпить таблетку от головной боли, и она, наконец стихла. Причину этого явления я так и не определила. Понедельник прошел в сумеречных ощущениях.
А в четверг позвонил муж: "Ты знаешь, что Женька П. умер?" - "Как умер?" - "Сам пока ничего не знаю, перезвоню позже".
Телефон Жени был отключен. Я вышла в Одноклассники, буквально через 10 минут там появилось сообщение от незнакомой девушки, что Женя умер и похороны состоятся в субботу. Это была дочка его жены, Катя. Тот самый "пионер", про которого с юмором рассказывал когда-то Женя.
Я проплакала 2 дня. Муж, видя вечером мои опухшие глаза (при нем я не плакала, конечно), удивлялся: в его понимании, Женя не значил в моей жизни много. Каждый судит по себе, придавая свое отношение и другим в какой-то степени.
Невозможно было поверить, что его больше нет.
На похороны пришли многие одноклассники. Вообще, народу было очень много.
Было очень холодно, за 20 градусов. Мы все страшно мерзли. Цветы у всех в руках быстро застекленели и скукожились.
Когда я увидела Женю в гробу с каким-то расправленным, успокоенным, чуть не улыбающимся лицом, первая мысль была, что он сейчас подождет, пока все войдут, потом встанет и раскланяется, типа, я пошутил, а вы не поняли?
Точную дату смерти никто не знает. В пятницу он последний раз говорил с кем-то по телефону, и только в среду 20-го его жена (они так и не развелись), озаботившись его молчанием, приехала к нему домой. Жена думает, что он умер в воскресенье или понедельник, ибо ей тоже было плохо именно в это время.
И я так думаю: уверена, что когда ему было плохо, он думал обо мне, я была ему нужна в такие моменты - это была такая мысленная просьба о помощи, которую он с годами стеснялся обратить в реальную, словесную форму, боясь, как он говорил, сделать меня козлом отпущения в очередной раз.
Значит, плохо мне было в тот день именно потому, что Женя уходил.
Врачи поставили диагноз "сердечная недостаточность", что придавало Жениному уходу какой-то глубокий философский смысл. Словно он умер не от своей сердечной недостаточности, а от недостаточности сердца близких.
Я стояла в морге у стенки, подальше от мужа, словно желая остаться в одиночестве, отдельной от него ради Жени хотя бы на прощание, смотрела на Женю, и почему-то очень вдруг, неожиданно, почувствовала, насколько сильная связь между нами всегда была. При редком общении, при нецеплянии друг к другу, при видимой свободе друг от друга.
Было ощущение, что вместе с Женей умерла, оторвалась в никуда какая-то часть моей души. И я не могла уже даже на глазах у всех сдержать рыдания.
Таня, сестра Жени, стояла напротив, смотрела на Женю и светло улыбалась. Света, жена, утирала слезы. Теперь у неё было от Жени всё, что ей было нужно: квартира, машина, дача, Жени только теперь не было. Она плакала: "Какой хороший, интеллигентный человек умер!" В этом было что-то такое фальшивое.
Очень долго не мог проститься с Женей Цезарь, бывший муж Тани и Женин заместитель - потом из его рассказов я поняла, что он очень много души, заботы вложил в Женю, выручал его из разных сложных ситуаций. Судя по всему, и он тоже плакал как раз по той части души, которая ушла с Женей. Чем больше души в человека вкладываешь, тем дороже он становится. Почему-то когда вкладывают в тебя, это ценится меньше, что ли...
Когда Таня сказала мне, что не стоит плакать, что он отмучился, что они не любят, когда по ним убиваются, я объяснила, что всё это хорошо знаю, но что плакала не по Жене, а по себе без него.
Оказывается, он мне был дорог и нужен ничуть не меньше, чем я ему, хотя по жизни казалось, что я отдаю больше, чем получаю, что я-то в его поддержке и не нуждаюсь... А в нем самом, выходит, да, нуждаюсь.
На поминках люди говорили о нем много хорошего. Катя, дочка жены, сказала, что благодарна Жене как отцу, потому что именно к нему она бежала, чтобы рассказать о том, что у неё случилось, и он всегда её выслушивал и давал ценные советы. "Это был очень глубоко и тонко чувствующий человек", - сказала Катя в заключение.
Я слушала и открывала Женю совсем с иной стороны. Все говорили о Жене как об очень светлом и легком человеке, у которого всегда было хорошее настроение, он поддерживал, помогал, шутил, создавал легкую атмосферу, разъяснял какие-то события, на Домбае местные ходили за ним с вопросами, потому что он хорошо знал Коран, с ним было приятно общаться. Почти все в один голос говорили о том, что были уверены, что он так же легко и живет, что у него нет проблем, а уж о том, что у него случаются запои, и подавно почти никто не знал.
И я вдруг поняла, что таким, каким я его знала, он был только со мной. А я-то всегда думала, что он со всеми открыт так же, что делится всем этим. Сказала Тане: "Надо же, мне кажется, что какие-то вещи он доверял только мне". Она молча кивнула головой. О чем-то даже она не знала.
Цезарь, увидев меня, сказал: "А я-то думаю, отчего такое знакомое лицо, мы ведь не виделись раньше - а твоими фотографиями вся комната Жени обвешана", и мне было как-то неловко за это, да и девать их теперь куда-то нужно будет наследникам при уборке в квартире. Очевидно, и мое давнее письмо, спрятанное Женей в какую-то книгу, тоже попало в чужие руки, было прочитано и выброшено. Ни Света, ни её дочка Катя не позвонили мне с предложением забрать мои фотографии.
Таня спустя время говорила со Светой по поводу квартиры, где они с Женей выросли, предложила поделить пополас, ведь Женя со Светой уже лет 10 не жил, они были чужими людьми. Но Света, которой досталось всё, как законной жене, делиться отказалась.
Одноклассники говорили мне: "Не переживай, ты ничего не смогла бы изменить, нет твоей вины, что он ушел, не переживай, что ты ему перестала звонить."
Я это знаю. Он не бросил бы пить, звони я ему хоть каждый день. Он и Тане сказал: "Я всё понимаю, но это выше меня". Это был его выбор.
Но я слишком хорошо понимала, что происходит в его душе. Это была такая не всегда осознаваемая близость, тот уровень понимания, чувствования, который воспринимался естественно, как воздух, которым мы дышим.
Оказывается, чувствовать других - не просто способ жить, существовать, но и огромная ответственность.
Только с уходом Жени я поняла, насколько эта близость важна для обоих. Я привыкла к такой близости со многими людьми, которых я люблю, которые мне дороги. И представить себе иной жизни не умею, не могу. Порой кажется, что так у всех.
А смерть Жени дала мне почувствовать, что вот эта невозможность теперь сказать что-то важное, сделать что-то нужное, когда ты знаешь, что ты нужна, знаешь, что именно важное можно сказать, чтобы кому-то стало хоть чуть легче - мучительна. Как важно успевать это сделать при жизни. Хотя главное - что я его люблю - сказать ему все-таки успела. И он мне тоже - успел сказать.
Другое дело, что мы так и не были вместе.
Вероятно, чувства важнее фактов и слов.
Я знаю, что он не бросил бы пить.
Но позвони я лишний раз, всё ему было бы светлее. Быть может, уходил бы он не так мучительно. Кто знает?
На похоронах были и Галя с Вовой Ш. Они живут рядом с Даниловским кладбищем, где хоронили Женю. Галя с любопытством оглядела меня, закутанную в черный платок, опухшую от слез, сказала: "Да, вот по каким поводам мы теперь видимся". Я кивнула молча, не желая продолжать разговор. Для неё это был повод рассмотреть меня в том числе.
На поминки никто из одноклассников не остался, муж тоже хотел ехать домой, но я сказала, что не пойти не могу, что если он хочет, может уезжать. Он нехотя остался. А я наутро по весам поняла, что поправилась, несмотря на переживания, за тот день на 2 кг, словно нарастив дистанцию от мужа, охраняя свое право на территорию чувств.
Рассказывала там наряду со всеми какие-то светлые и смешные моменты из Жениной жизни, которые нас соединяли.
Уходя и прощаясь с Цезарем, который организовал похороны, я вдруг опять заплакала. Ко мне подошла женщина, сидевшая рядом со мной, и сказала: "Не плачьте. Это счастье, что вы были рядом с Женей".
А я думаю, счастье, что он стал частью моей жизни.
Но помимо материального мира есть мир иной, нематериальный. Это вопрос веры, конечно.
Я - верю.
Рано утром в среду Женя вдруг мне приснился. Это был 9-й день от предполагаемой мною смерти Жени.
Он подошел ко мне на улице. Светловолосый, пушистый, лохматый, как в юности, не бритый налысо, как в последние годы жизни, но с такой же щетиной на щеках, как я его видела в последний раз.
Так же, как в тот самый последний раз при прощании, Женя стоял чуть выше, так что я смотрела на него снизу. Это была его мечта, наверное, быть выше меня по-мужски.
Мы молча смотрели друг другу в глаза. Его глаза были наполнены светлой надеждой, любовью, какой-то тихой радостью. И я смотрела на него так же. И без слов нам было понятно, что мы дороги друг другу, что связь эта бессловесная, необъяснимая осталась, что мы расстаемся ненадолго, что скоро снова встретимся и будем легко и доверчиво общаться, и ощущение это было очень добрым, светлым. Как надежда.
Он стоял, как в жизни, не предпринимая никаких действий, слегка поднимая-опуская плечи, как всегда делал, когда волновался, и я, желая его успокоить, приблизилась к нему сама и поцеловала его в нижнюю губу, слегка захватив её своими губами. Поцелуй был коротким, я почти сразу оторвалась, но успела почувствовать вставшую его плоть. В этом было что-то озорное, какое-то реально-живое, я тут же проснулась с ощущением легкого и скорого счастья. И это соединение духовного и ... грешного, материального, придавало сну ощущение реальности, правды, настоящего.
Так Женя пришел со мной проститься. Видимо, отпустить мои переживания. Простить. Обоих.
Было ощущение, что связь эта сохранилась, просто перешла в другое качество. Такое осознание взаимного понимания, любви в высшем понимании. Ощущение родства и близости, понимания и общности.
На 40 дней собралось всего 9 человек. Поминки решили делать не в сороковины от официальной даты смерти (20 января, когда нашли тело), а по ощущениям жены и моим: в тот же день, когда мне приснился сон с Женей, у Светы упала икона, давно и прочно стоящая на столе, и она сочла это знаком прихода Жени.
В этот раз пришел и Дюша. Когда-то в тревожные годы перестройки, когда Женя материально был выше нас всех, Дюша, работавший в ФИАНе и получавший тогда копейки, - наука была в загоне, - попросил у Жени дать ему возможность подзаработать. Но они быстро расстались: Дюша был недоволен зарплатой, а Женя - амбициями Дюши. Так что в последние годы они общались редко и прохладно. Недаром говорят, что либо дружба, либо совместный бизнес.
Дюша, который теперь вырос с плане карьеры гораздо выше всех остальных, сидел молча, слушал наши воспоминания про Женю, лицо его как-то потеплело. Когда человек уходит, словно все плохое забирает с собой, оставляя после себя больше хорошего. На прощание он поцеловал меня не в щечку, как обычно, а в губы, на первый взгляд формально, но была в этом поцелуе и прикосновении к плечу рукой какая-то поддержка, благодарность, что ли.
Цезарь на прощание сказал: "Теперь я лучше стал понимать Женю. Я и не догадывался, что у вас была такая любовь." Хотя я ничего такого и не рассказывала про чувства, только какие-то моменты общения, довольно курьезные, на мой взгляд, чтобы атмосфера сохранялась светлой - Женька наверняка радовался, что мы тут не грустим о нем, а шутим.
А я и сама не догадывалась, что это была любовь, просто не задумывалась. После смерти Жени словно пелена сошла с глаз. Всю жизнь я считала его необязательным и сердилась, и только теперь поняла, что на самом деле в важном я могла на него рассчитывать может быть даже больше, чем на мужа.
Это редкая дружба. Мне вот повезло.
Эта длинная, местами путанная история - дань памяти Жене.
Ему и посвящается.
M.B.
Она сказала: «Он уже уснул!»,—
задернув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съежившись, халат упал на стул.
Мы с ней не говорили про любовь,
Она шептала что-то, чуть картавя,
звук «р», как виноградину, катая
за белою оградою зубов.
«А знаешь: я ведь плюнула давно
на жизнь свою... И вдруг так огорошить!
Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.
И вдруг — я снова женщина... Смешно?»
Быть благодарным — это мой был долг.
Ища защиту в беззащитном теле,
зарылся я, зафлаженный, как волк,
в доверчивый сугроб ее постели.
Но, как волчонок загнанный, одна,
она в слезах мне щеки обшептала.
и то, что благодарна мне она,
меня стыдом студеным обжигало.
Мне б окружить ее блокадой рифм,
теряться, то бледнея, то краснея,
но женщина! меня! благодарит!
за то, что я! мужчина! нежен с нею!
Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл ее первопричинный,
мы женщину сместили. Мы ее
унизили до равенства с мужчиной.
Какой занятный общества этап,
коварно подготовленный веками:
мужчины стали чем-то вроде баб,
а женщины — почти что мужиками.
О, господи, как сгиб ее плеча
мне вмялся в пальцы голодно и голо
и как глаза неведомого пола
преображались в женские, крича!
Потом их сумрак полузаволок.
Они мерцали тихими свечами...
Как мало надо женщине — мой Бог!—
чтобы ее за женщину считали.
Дюша всё-таки развелся со своей женой, женился во второй раз, в этом браке у него родилась дочка. Он работает техническим директором европейского сектора одной очень известной международной компьютерной компании, часто ездит в командировки за границу, большая шишка, даже неудобно называть его Дюшей, но отчество так и не удосужилась спросить. Со старшим сыном они ездят отдыхать, Андрей ему здорово помогает, остается отцом в полной мере. С младшей дочкой, у которой явные способности к математике - в папу пошла - много занимается, но при этом размышляет, стоит ли ей развивать эти способности, не во вред ли женственности это пойдет. Бегает с ней на лыжах, та ещё и спортом успешно занимается, так что он как отец переживает, что она выберет - математику или спорт. Гордится ею: девочка в перстижном математическом колледже 6-я по успеваемости. Среднего сына он, судя по всему, так и не видел: зная, что Дюша по сути - отличный отец, думаю, что дается ему это крайне тяжело. Вот так Рита, пытаясь прибрать его к рукам, своими угрозами добилась противоположного, лишив сына возможности общаться с отцом.
Рита замуж так и не вышла. Работала, по рассказам общей подруги, на разных работах, порой совмещая. Набрав её данные в интернете, увидела, что она в который раз поменяла место жительства, что она ещё раз поменяла сыну имя, он теперь Максим Андреевич (она поменяла ему отчество с собствненого (деда) на отчество по родному отцу), что прописаны по этому адресу ещё двое мужчин с разными фамилиями, будто это какая-то коммуналка.
Зайдя на Одноклассниках на её страничку, увидела фотографию повзрослевшего сына: он был по-прежнему похож на Дюшу, только масть взял Ритину, темноволосый мальчик получился. И очень толстый, с большим животом и с угрюмым лицом. Сама она выглядит по-прежнему великолепно, ухоженная.
Так что предсказания астролога сбылись каким-то особым образом. По сути - да, он все правильно предсказал. По факту - остаются вопросы.
Лена, которая анонимно названивала Рите с поучениями, недавно умерла от алкоголизма, выпивала каждый день по бутылке водки.
А Женя...
В феврале прошлого года он написал, что они с женой решили все-таки развестись, надежды на совместное будущее больше не было. Сказал, что решение это обоюдное, но пока он на развод подавать не станет, потому что Света попала под сокращение на работе, в такой момент разводиться не этично, он должен поддержать её в трудный период и морально, и материально тоже. Вскоре он уехал в Австрию кататься на горных лыжах.
В октябре я традиционно позвонила ему поздравить с днем рождения. Голос у него был бодрый, слышался праздничный шум - он сидел в ресторане с друзьями. Через неделю и он позвонил поздравить меня с днем рождения, но моя мама была в таком ужасном состоянии, что мне было не празднований, да и не до разговоров, я не очень люблю грузить других своими проблемами.
На Новый год от него пришла коротенькая смс-ка "поздравляю, желаю счастья".
"Даже позвонить не может", - подумала обиженно я и отправила ему в ответ такое же короткое смс.
17 января, в воскресенье, мой муж вдруг пригласил меня в кино на "Шерлока". Поскольку такое случается крайне редко, то, конечно, согласилась, чтобы не отбивать ему и эту редкую охоту меня куда-то приглашать, хотя у меня начинала болеть голова. Голова у меня обычно тоже в порядке и не болит, так что я думала, что недомогание скоро должно пройти.
Однако в кино становилось всё хуже. Меня уже и мутило, так что к концу фильма я сидела, закрыв глаза и опустив бессильно голову на подголовник - хорошо, что сейчас такие удобные кресла в кинотеатрах. Муж предложил перекусить в кафе, но я хотела скорее домой, так плохо мне было. Уснула в семь вечера, промучилась всю ночь продолжавшейся головной болью, не смогла встать накормить завтраком ни мужа, ни сына - нонсенс. Такого со мной практически не бывает.
Лишь к полудню я смогла выпить таблетку от головной боли, и она, наконец стихла. Причину этого явления я так и не определила. Понедельник прошел в сумеречных ощущениях.
А в четверг позвонил муж: "Ты знаешь, что Женька П. умер?" - "Как умер?" - "Сам пока ничего не знаю, перезвоню позже".
Телефон Жени был отключен. Я вышла в Одноклассники, буквально через 10 минут там появилось сообщение от незнакомой девушки, что Женя умер и похороны состоятся в субботу. Это была дочка его жены, Катя. Тот самый "пионер", про которого с юмором рассказывал когда-то Женя.
Я проплакала 2 дня. Муж, видя вечером мои опухшие глаза (при нем я не плакала, конечно), удивлялся: в его понимании, Женя не значил в моей жизни много. Каждый судит по себе, придавая свое отношение и другим в какой-то степени.
Невозможно было поверить, что его больше нет.
На похороны пришли многие одноклассники. Вообще, народу было очень много.
Было очень холодно, за 20 градусов. Мы все страшно мерзли. Цветы у всех в руках быстро застекленели и скукожились.
Когда я увидела Женю в гробу с каким-то расправленным, успокоенным, чуть не улыбающимся лицом, первая мысль была, что он сейчас подождет, пока все войдут, потом встанет и раскланяется, типа, я пошутил, а вы не поняли?
Точную дату смерти никто не знает. В пятницу он последний раз говорил с кем-то по телефону, и только в среду 20-го его жена (они так и не развелись), озаботившись его молчанием, приехала к нему домой. Жена думает, что он умер в воскресенье или понедельник, ибо ей тоже было плохо именно в это время.
И я так думаю: уверена, что когда ему было плохо, он думал обо мне, я была ему нужна в такие моменты - это была такая мысленная просьба о помощи, которую он с годами стеснялся обратить в реальную, словесную форму, боясь, как он говорил, сделать меня козлом отпущения в очередной раз.
Значит, плохо мне было в тот день именно потому, что Женя уходил.
Врачи поставили диагноз "сердечная недостаточность", что придавало Жениному уходу какой-то глубокий философский смысл. Словно он умер не от своей сердечной недостаточности, а от недостаточности сердца близких.
Я стояла в морге у стенки, подальше от мужа, словно желая остаться в одиночестве, отдельной от него ради Жени хотя бы на прощание, смотрела на Женю, и почему-то очень вдруг, неожиданно, почувствовала, насколько сильная связь между нами всегда была. При редком общении, при нецеплянии друг к другу, при видимой свободе друг от друга.
Было ощущение, что вместе с Женей умерла, оторвалась в никуда какая-то часть моей души. И я не могла уже даже на глазах у всех сдержать рыдания.
Таня, сестра Жени, стояла напротив, смотрела на Женю и светло улыбалась. Света, жена, утирала слезы. Теперь у неё было от Жени всё, что ей было нужно: квартира, машина, дача, Жени только теперь не было. Она плакала: "Какой хороший, интеллигентный человек умер!" В этом было что-то такое фальшивое.
Очень долго не мог проститься с Женей Цезарь, бывший муж Тани и Женин заместитель - потом из его рассказов я поняла, что он очень много души, заботы вложил в Женю, выручал его из разных сложных ситуаций. Судя по всему, и он тоже плакал как раз по той части души, которая ушла с Женей. Чем больше души в человека вкладываешь, тем дороже он становится. Почему-то когда вкладывают в тебя, это ценится меньше, что ли...
Когда Таня сказала мне, что не стоит плакать, что он отмучился, что они не любят, когда по ним убиваются, я объяснила, что всё это хорошо знаю, но что плакала не по Жене, а по себе без него.
Оказывается, он мне был дорог и нужен ничуть не меньше, чем я ему, хотя по жизни казалось, что я отдаю больше, чем получаю, что я-то в его поддержке и не нуждаюсь... А в нем самом, выходит, да, нуждаюсь.
На поминках люди говорили о нем много хорошего. Катя, дочка жены, сказала, что благодарна Жене как отцу, потому что именно к нему она бежала, чтобы рассказать о том, что у неё случилось, и он всегда её выслушивал и давал ценные советы. "Это был очень глубоко и тонко чувствующий человек", - сказала Катя в заключение.
Я слушала и открывала Женю совсем с иной стороны. Все говорили о Жене как об очень светлом и легком человеке, у которого всегда было хорошее настроение, он поддерживал, помогал, шутил, создавал легкую атмосферу, разъяснял какие-то события, на Домбае местные ходили за ним с вопросами, потому что он хорошо знал Коран, с ним было приятно общаться. Почти все в один голос говорили о том, что были уверены, что он так же легко и живет, что у него нет проблем, а уж о том, что у него случаются запои, и подавно почти никто не знал.
И я вдруг поняла, что таким, каким я его знала, он был только со мной. А я-то всегда думала, что он со всеми открыт так же, что делится всем этим. Сказала Тане: "Надо же, мне кажется, что какие-то вещи он доверял только мне". Она молча кивнула головой. О чем-то даже она не знала.
Цезарь, увидев меня, сказал: "А я-то думаю, отчего такое знакомое лицо, мы ведь не виделись раньше - а твоими фотографиями вся комната Жени обвешана", и мне было как-то неловко за это, да и девать их теперь куда-то нужно будет наследникам при уборке в квартире. Очевидно, и мое давнее письмо, спрятанное Женей в какую-то книгу, тоже попало в чужие руки, было прочитано и выброшено. Ни Света, ни её дочка Катя не позвонили мне с предложением забрать мои фотографии.
Таня спустя время говорила со Светой по поводу квартиры, где они с Женей выросли, предложила поделить пополас, ведь Женя со Светой уже лет 10 не жил, они были чужими людьми. Но Света, которой досталось всё, как законной жене, делиться отказалась.
Одноклассники говорили мне: "Не переживай, ты ничего не смогла бы изменить, нет твоей вины, что он ушел, не переживай, что ты ему перестала звонить."
Я это знаю. Он не бросил бы пить, звони я ему хоть каждый день. Он и Тане сказал: "Я всё понимаю, но это выше меня". Это был его выбор.
Но я слишком хорошо понимала, что происходит в его душе. Это была такая не всегда осознаваемая близость, тот уровень понимания, чувствования, который воспринимался естественно, как воздух, которым мы дышим.
Оказывается, чувствовать других - не просто способ жить, существовать, но и огромная ответственность.
Только с уходом Жени я поняла, насколько эта близость важна для обоих. Я привыкла к такой близости со многими людьми, которых я люблю, которые мне дороги. И представить себе иной жизни не умею, не могу. Порой кажется, что так у всех.
А смерть Жени дала мне почувствовать, что вот эта невозможность теперь сказать что-то важное, сделать что-то нужное, когда ты знаешь, что ты нужна, знаешь, что именно важное можно сказать, чтобы кому-то стало хоть чуть легче - мучительна. Как важно успевать это сделать при жизни. Хотя главное - что я его люблю - сказать ему все-таки успела. И он мне тоже - успел сказать.
Другое дело, что мы так и не были вместе.
Вероятно, чувства важнее фактов и слов.
Я знаю, что он не бросил бы пить.
Но позвони я лишний раз, всё ему было бы светлее. Быть может, уходил бы он не так мучительно. Кто знает?
На похоронах были и Галя с Вовой Ш. Они живут рядом с Даниловским кладбищем, где хоронили Женю. Галя с любопытством оглядела меня, закутанную в черный платок, опухшую от слез, сказала: "Да, вот по каким поводам мы теперь видимся". Я кивнула молча, не желая продолжать разговор. Для неё это был повод рассмотреть меня в том числе.
На поминки никто из одноклассников не остался, муж тоже хотел ехать домой, но я сказала, что не пойти не могу, что если он хочет, может уезжать. Он нехотя остался. А я наутро по весам поняла, что поправилась, несмотря на переживания, за тот день на 2 кг, словно нарастив дистанцию от мужа, охраняя свое право на территорию чувств.
Рассказывала там наряду со всеми какие-то светлые и смешные моменты из Жениной жизни, которые нас соединяли.
Уходя и прощаясь с Цезарем, который организовал похороны, я вдруг опять заплакала. Ко мне подошла женщина, сидевшая рядом со мной, и сказала: "Не плачьте. Это счастье, что вы были рядом с Женей".
А я думаю, счастье, что он стал частью моей жизни.
Но помимо материального мира есть мир иной, нематериальный. Это вопрос веры, конечно.
Я - верю.
Рано утром в среду Женя вдруг мне приснился. Это был 9-й день от предполагаемой мною смерти Жени.
Он подошел ко мне на улице. Светловолосый, пушистый, лохматый, как в юности, не бритый налысо, как в последние годы жизни, но с такой же щетиной на щеках, как я его видела в последний раз.
Так же, как в тот самый последний раз при прощании, Женя стоял чуть выше, так что я смотрела на него снизу. Это была его мечта, наверное, быть выше меня по-мужски.
Мы молча смотрели друг другу в глаза. Его глаза были наполнены светлой надеждой, любовью, какой-то тихой радостью. И я смотрела на него так же. И без слов нам было понятно, что мы дороги друг другу, что связь эта бессловесная, необъяснимая осталась, что мы расстаемся ненадолго, что скоро снова встретимся и будем легко и доверчиво общаться, и ощущение это было очень добрым, светлым. Как надежда.
Он стоял, как в жизни, не предпринимая никаких действий, слегка поднимая-опуская плечи, как всегда делал, когда волновался, и я, желая его успокоить, приблизилась к нему сама и поцеловала его в нижнюю губу, слегка захватив её своими губами. Поцелуй был коротким, я почти сразу оторвалась, но успела почувствовать вставшую его плоть. В этом было что-то озорное, какое-то реально-живое, я тут же проснулась с ощущением легкого и скорого счастья. И это соединение духовного и ... грешного, материального, придавало сну ощущение реальности, правды, настоящего.
Так Женя пришел со мной проститься. Видимо, отпустить мои переживания. Простить. Обоих.
Было ощущение, что связь эта сохранилась, просто перешла в другое качество. Такое осознание взаимного понимания, любви в высшем понимании. Ощущение родства и близости, понимания и общности.
На 40 дней собралось всего 9 человек. Поминки решили делать не в сороковины от официальной даты смерти (20 января, когда нашли тело), а по ощущениям жены и моим: в тот же день, когда мне приснился сон с Женей, у Светы упала икона, давно и прочно стоящая на столе, и она сочла это знаком прихода Жени.
В этот раз пришел и Дюша. Когда-то в тревожные годы перестройки, когда Женя материально был выше нас всех, Дюша, работавший в ФИАНе и получавший тогда копейки, - наука была в загоне, - попросил у Жени дать ему возможность подзаработать. Но они быстро расстались: Дюша был недоволен зарплатой, а Женя - амбициями Дюши. Так что в последние годы они общались редко и прохладно. Недаром говорят, что либо дружба, либо совместный бизнес.
Дюша, который теперь вырос с плане карьеры гораздо выше всех остальных, сидел молча, слушал наши воспоминания про Женю, лицо его как-то потеплело. Когда человек уходит, словно все плохое забирает с собой, оставляя после себя больше хорошего. На прощание он поцеловал меня не в щечку, как обычно, а в губы, на первый взгляд формально, но была в этом поцелуе и прикосновении к плечу рукой какая-то поддержка, благодарность, что ли.
Цезарь на прощание сказал: "Теперь я лучше стал понимать Женю. Я и не догадывался, что у вас была такая любовь." Хотя я ничего такого и не рассказывала про чувства, только какие-то моменты общения, довольно курьезные, на мой взгляд, чтобы атмосфера сохранялась светлой - Женька наверняка радовался, что мы тут не грустим о нем, а шутим.
А я и сама не догадывалась, что это была любовь, просто не задумывалась. После смерти Жени словно пелена сошла с глаз. Всю жизнь я считала его необязательным и сердилась, и только теперь поняла, что на самом деле в важном я могла на него рассчитывать может быть даже больше, чем на мужа.
Это редкая дружба. Мне вот повезло.
Эта длинная, местами путанная история - дань памяти Жене.
Ему и посвящается.
M.B.
Она сказала: «Он уже уснул!»,—
задернув полог над кроваткой сына,
и верхний свет неловко погасила,
и, съежившись, халат упал на стул.
Мы с ней не говорили про любовь,
Она шептала что-то, чуть картавя,
звук «р», как виноградину, катая
за белою оградою зубов.
«А знаешь: я ведь плюнула давно
на жизнь свою... И вдруг так огорошить!
Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.
И вдруг — я снова женщина... Смешно?»
Быть благодарным — это мой был долг.
Ища защиту в беззащитном теле,
зарылся я, зафлаженный, как волк,
в доверчивый сугроб ее постели.
Но, как волчонок загнанный, одна,
она в слезах мне щеки обшептала.
и то, что благодарна мне она,
меня стыдом студеным обжигало.
Мне б окружить ее блокадой рифм,
теряться, то бледнея, то краснея,
но женщина! меня! благодарит!
за то, что я! мужчина! нежен с нею!
Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл ее первопричинный,
мы женщину сместили. Мы ее
унизили до равенства с мужчиной.
Какой занятный общества этап,
коварно подготовленный веками:
мужчины стали чем-то вроде баб,
а женщины — почти что мужиками.
О, господи, как сгиб ее плеча
мне вмялся в пальцы голодно и голо
и как глаза неведомого пола
преображались в женские, крича!
Потом их сумрак полузаволок.
Они мерцали тихими свечами...
Как мало надо женщине — мой Бог!—
чтобы ее за женщину считали.