Часть 1.
Давным-давно, когда дети не были такой роскошью, как сейчас, и их выживание родителей мало беспокоило (умер, - ничего, есть еще куча), детей, в целом, воспитывали по принципу «чтобы не мешало». Сторонники гуманизма скажут, что некоторых даже любили и обучали. Да, наверное бывало, не спорю. В целом же, дети получали активную обратную связь на тему «что такое хорошо и что такое плохо», «что можно и что нельзя» прямо в процессе взаимодействия с миром – от этого самого мира – в виде побоев, окриков, а иногда и пряников. Мир был агрессивен по отношению к детям, что учило их самих быть агрессивными по отношению к нему. С другой стороны, можно было сильно подставиться под того, кто сильнее – это учило быть осторожными, умеющими вовремя прогнуться, чтобы выжить. Осторожные, хитрые, агрессивные – именно о таких говорят «нет страшнее хозяина, чем бывший раб». В целом, весьма полезные качества для роста и развития в мире, где нужно выживать. (Внимание: не в любом мире! В мире, где выживать не нужно, - чрезмерная агрессивность разрушительна для коллектива).
Часть 2.
С приходом урбанизации, цивилизации и гуманизма, - или, может, чего-то одного из указанных явлений (что именно и как повлияло - это, скорее, вопрос к социологам и философам), ситуация начала кардинально меняться. Выживать стало не нужно – появилась возможность жить. С удовольствием.
Политика кнута и пряника – в буквальном своем виде, - как-то стала терять свою популярность и привлекательность. Может, детей стало жаль. Может, еще что. Родители, особенно образованные, - несколько растерялись. Если не бить, то как разъяснить этому хаотичному существу – ребенку, - что такое хорошо, и как надо себя вести в приличном обществе? Ладно, если еще «Крошка сын к отцу пришел, и спросила Кроха..», - это уже половина победы. А если Крохе пофиг?
В те времена уже догадывались, что ребенок хорошо учится, подражая родителями. В частности, потому, что это «отражение» родителям не нравилось. Папа кричит, и ребенок кричит. На маму. Маме обидно. Папу она уже вряд ли перевоспитает, а вот ребенка можно. И тогда в моду начал входить «шантаж эмоциональный, обыкновенный». «Я Ты меня в могилу сведешь!» «Раз так – найди себе другую маму!», «Я-то надеялась, что ты..., а ты…». Особенно эффективными оказались такие переживания, как стыд (я тут уже начала цикл статей про стыд, но еще не закончила), бессилие (есть вот тут) и вина. Особенно качественным и устойчивым оказывался результат, если переживание ребенка удавалось растянуть. Подольше подержать его в вине, стыде или бессилии, - чтобы неповадно было. Это сработало потому, что указанные чувства, намеренно растянутые во времени, крайне мучительны и труднопереносимы. Эти дети росли тревожными, подозрительными и постоянно ко всем окружающим прислушивающимися: «Вдруг что-то случится, и я снова окажусь виноватым, беспомощным, стыдящимся?!»
Во-всем-виноватых заметить не трудно: они, как правило, плохо слышат. Да-да.
Вы им говорите:
- Я вот тут, клеща подцепил в лесу.
А они вам в ответ:
- Вот видишь! Я же тебя предупреждала!
Или так.
- Мне холодно.
- Сам виноват, что не оделся.
Или:
- Мама, ты не видела мой галстук?
- Ничего я у тебя не видела! Сам забросил его неизвестно куда!
Простите, они вообще с кем беседуют-то?
Нет, не с собеседником. С собственным обвиняющим образом, который им на ухо шепчет: «это ты виноват, что у него клещ.. это ты виноват, что ему холодно… это он тебя считает виновницей пропажи галстука». И цель одна – отбиться от этого «внутреннего гласа», а заодно и от того, кто пожаловался. Лучше война, чем вина…
Часть 3.
Время шло, и в последующие поколения детей стало модно вкладывать силы и ресурсы. Самих детей - в отдельно взятой семье - стало гораздо меньше, чем было раньше. Прижился лозунг «Все лучшее – детям». Потеря ресурсов, вложенных, даже – вбуханных, - в одного-двух детей, оказывалась весьма чувствительной: дети стали в гораздо большей мере ценностью, чем были раньше. За них, за их жизнь и судьбу стали бояться, точнее, хронически тревожиться - прямо с рождения. Кем же он, бедолага, вырастет, найдет ли свою любовь, судьбу, карьеру?.. Как бы это ему помочь, как уберечь от ужасного мира? Если этого не сделаю я, родитель, как же я потом, такой виноватый, ему в глаза посмотрю?! Причем начать «спасать несчастного» желательно прямо вот с момента выноса из роддома. Соломки насыпать, что ли?
Представление о соломке оказалось специфичным. В качестве «соломки» выступило регулярное запугивание ребенка. Не ходи туда – будет то. Не делай это – получишь вот это. Это делай скорей – а то будет ужас-ужас-ужас. Не исследуй мир, а то получишь ТАКОЙ результат! Не обрадуешься.
Дети, конечно, пугаются. А что им остается? Потом научаются пугать сами себя. И уже во взрослом возрасте жалуются всем интересующимся их делами, что, мол, страшно жить. В метро бомбы, самолеты падают, маньяки насилуют, жены уходят... Вот и в СМИ рассказывают. Кошмар. Лучше ничего не делать и из дома не выходить. Правда, тогда и о желаниях, на что-либо направленных вне дома, придется забыть. Забить на мечты и желания. А вдруг?...
Вы скажете, что я иронизирую и преувеличиваю, и будете правы. Да, преувеличиваю.
Но неужели вы не замечали за собой этакий монолог в своей голове на тему: «не ходи туда, снег башка попадет»? «Если я к нему подойду, то он…», «Может, я и хорошо работаю, но лучше не спрашивать его мнение, потому что…», «Если я ему скажу, что я его люблю, тогда…». «Если я ее брошу, то она…» и т.п. Или то же самое, но обращенное к вашим родным и близким? «А вдруг клещ в лесу?» «А вдруг свиной грипп?» «А вдруг учительница ударит по голове линейкой?» Количество и качество пугалок зависит от просвещенности пугальщика.
В результате, жизнь проигрывается в уме, и, конечно, оказывается пугающей. Дальше человек останавливает самостоятельно, без всякой посторонней помощи, всю свою активность, точно так же, как это когда-то делали в детстве с ним его родители. Он не проверяет – правда ли это, действительно ли именно так обстоят дела, и есть чего пугаться? А зачем проверять? Да и как? Ведь в детстве ему не давали ничего проверять.
Итак, никто не научил ребенка грамотно проверять свои подозрения и разумно обходиться с результатами проверки. А может, у ребенка и не было тогда никаких подозрений, а - лишь информация, выданная мамой, основанная на ее личном опыте столкновения с жизнью. Маму тогда, в ее детстве, видимо, не предупредили о чем-то, не подстраховали. Она столкнулась с болью и обидой, которые никому оказались не интересны, и так и живет до сих пор с невысказанными и/или никем невыслушанными обвинениями. То есть до сих пор человек обижается (кстати, обычно, при подобном раскладе всем любопытным принято говорить: «Да-да, своих родителей я уже простил(а)!»). И более всего боится остаться такой «навсегда-виноватой-за-что-то-ужасное» перед своими собственными детьми. Почему навсегда? Ну, в глубине души человек-то знает, что никого он не простил. А нам свойственно судить по себе – раз я кого-то не прощаю, то и меня не простят.
Лишь бы не вина. Задача - предупредить СВОЮ вину! Не ребенка. Ребенок, как всегда, не причем. Выстреливает то самое детство, которое я описала в «Части 2». И страх застрять в вине – как тогда.
Так что наше стремление жить в уме, пугать себя и окружающих, бояться быть виноватыми, пристыженными и бессильными (в любых вариациях и комбинациях, при любой возможной интенсивности любого из состояний), – это, видимо, последствия того, что мы живем в социуме, в современном, цивилизованном, не нищенствующем обществе, где более или менее благополучно уживаются друг с другом именно хорошие, милые, сдержанные и воспитанные люди.
Мы так выживаем.
В мире, где можно было бы и пожить…
P.s. Если вы хотите как-то попытаться сдвинуться с мертвой точки в этой теме, попытайтесь помедитировать над двумя словами. Эти два слова – «никогда» и «невозможно». Может, к вам придут какие-то свои новые мысли, чувства, переживания, идеи - в контексте статьи. Или не придут. Если – нет, киньте все, почитайте что-нибудь о Вселенной, о космосе, черных дырах и Большом адронном коллайдере. Это не поможет, но как-то уменьшит глобальность и трагичность всей этой истории. :)
(с) Виктория Пекарская